Поющая в репейнике - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Что, Елена Стефановна, что происходит?! – наступает на бабульку Маня.

– Проверка… Следователь… Растрата. Подделка налоговых документов! – выпаливает Утка, брызжа слюной.

Но тут из лифта выходит незнакомый человек в сером костюме и с таким же серым лицом. Елена Стефановна начинает нести ахинею:

– А я и говорю Минечке, своему сыну, разве так я воспитывала тебя с папой? Нельзя говорить с женщиной на повышенных тонах, да еще в присутствии детей…

Серый человек поворачивает в другое крыло. Утка переводит дух, приваливаясь к стене.

– Манечка, я не могу в это поверить, не могу!

У Утки дрожит подбородок, а в глазах стоят слезы.

– Да во что?!

– В то, что Павел Иванович… вор.

Последнее слово она произносит едва слышно, утирая лицо платочком.

– Да что за чушь?! – прыскает Маня. – В это не поверит никто!

– Никто, кроме генерального и прокуратуры. Эти уже поверили. Вон какая проверка! Так и шастают люди в сером. Тридцать седьмой год какой-то… Спаси нас, Господи, от него и помилуй.

Утка, позабыв свое «космическое» учение, усердно крестится.

Маня все еще не может прийти в себя. Впрочем, она пытается что-то сказать, но лишь хлопает губами, видя, как по лестнице поднимается подозреваемый Супин собственной персоной. Или его двойник. Что-то не так в облике Полкана. Нет, он все так же костляв, высок и несуразен, но… «Костюм!» – вдруг понимает Маня. Полкан одет в черный стильный костюм. Быть может, поэтому его вид кажется еще более похоронным. На традиционно бесстрастном лице главбуха странно смотрятся его глаза. Непривычно горящие.

– Здравствуйте, – как всегда сухо здоровается он с подчиненными и берется за ручку двери.

Дамы сочувственно желают шефу доброго дня. Утка, кажется, пытается коснуться локтя опального начальника.

– Разве перерыв не закончен? – прерывает он их кудахтанье. – Почему не на рабочем месте?

Маня едва сдерживается, чтобы не выпалить в лицо этому надутому индюку что-нибудь эдакое уничижительное. Но ее опережает Утка. Она, всхлипывая, шепчет:

– Павел Иванович, в вашем кабинете эти… страшные люди.

– Что за беспокойство, Елена Стефановна, из-за обычной проверки? В нашем отделе все в полном порядке. Или вы в чем-то сомневаетесь?

Полкан сверлит Утку взглядом из-под своих несуразных очков. Маню всегда мороз по коже продирает от этого его взгляда.

«Ах, эти серые глаза меня доста-али…» – поют они с Риткой иногда, натерпевшись от шефа.

Сегодня в его взоре таится особая, какая-то зловещая значительность.

«Да неужели и в самом деле он гадкий верткий жучок? А вовсе не сухарь, педант и карьерист?» – обрушиваются сомнения на Голубцову.

Полкан переводит свой стальной взгляд на Маню.

– Голубцова, а вы снова напортачили с цифрами по отгрузкам за прошлый месяц! – припечатывает он.

– Эдак у нас не только недостача, у нас полное банкротство случится.

– Я проверю, Павел Иванович… Я сейчас же исправлю…

Полкан не слушает ее лепет. Он переступает порог бухгалтерии.

Утка с Голубцовой входят за ним.

Дверь в кабинет шефа распахнута. «Серые» люди негромко переговариваются, просматривая кипы бумаг, разложенные на столе. Полкан садится на стул, скрестив руки на груди.

Странно видеть его на месте посетителя, а не хозяина. Начальственное кресло пусто… Впрочем, нет, на него тоже кидают какие-то папки. Супин морщится. Он терпеть не может беспорядка.

Рита и Блинова упорно делают вид, что погружены в работу. Маня с Еленой Стефановной бесшумно садятся на свои рабочие места, устремляют свои взоры к мониторам компьютеров, хватаются за мышки. В их комнатке устанавливается безнадежная тишина.

– Прикройте дверь, Павел Иванович, – командует Полкану один из «серых».

Супин бледнеет, с достоинством встает и захлопывает дверь. Его лицо искажено плохо сдерживаемой яростью. Маня готова вскочить, подбежать к Рите и сообщить ей на ухо, что Полкан, оказывается, не лишен мужского шарма. Да что там, он просто красив сейчас! Вот что творит с людьми нежданная беда.

Блинова со значением кивает Утинской, и бабульки с видом заговорщиц покидают бухгалтерию.

– Рит, что делать? – шепчет Маня.

Кашина не отводит глаз от компьютера, цедит сквозь зубы:

– Работать. Что еще нам остается? Еще ждать допросов, мать их…

Она достает из ящика стола бумажную салфетку и свирепо сморкается.

Маню начинает терзать вина за происходящее.

«Могла ли я напортачить так сильно, что всю нашу столовку привлекут теперь к ответственности?.. Да нет, это страшный сон и наваждение… Нет! Но все же…»

Она не в силах больше сидеть и пялиться на столбики цифр. Бессмысленных, жестоких цифр, которые будто глумятся над ней, расплываясь, пританцовывая, сбиваясь в кучки.

Маня вскакивает и выбегает из комнаты. В дальнем конце коридора, у окна, стоят бабульки. Подходя к ним, Голубцова слышит фразу Блиновой:

– Я лично не могу в свете всего происходящего пустить к себе в дом человека, подозреваемого в уголовном преступлении. Дыма без огня не бывает. Нет!

– Это полный абсурд! Все разрешится скоро. И прекрати, Ната, посылать в космос негативные установки! – горячо отвечает ей Утинская.

– Ну, Мария, а что думаешь ты по поводу происходящего? – обвиняющим тоном вопрошает Блинова, повернувшись к Голубцовой.

– Я в шоке, – вздыхает Маня.

– Какие все же грубые словесные клише любят сегодняшние молодые женщины, – морщится Утка.